Джим Мориарти рассчитал свою систему координатов, нанеся на эту карту значения всех нужных точек, где он перемещался даже не в двухмерном, а в четырехмерном пространстве, соединяя концы ремня, когда загорелась табличка с понятной надписью застегнуть ремень. Самолет опускался, а он пунктиром просчитывал свой путь от Лондона с многострадальным населением до все еще свободной страны тюльпанов и деревянных башмаков. Его мельница вращалась, задевая своими лопастями все, что лишнее, ненужное, поверхностное, сдирая это с земли и унося далеко в небо, в которое падала вселенная.
Джим Мориарти был весел, расслаблен, катая по небу подушечку жевательной резинки, размягчая ее. Полет недолгий, быстрый, над городами, мирным населением, и он, магнит, детонатор, ждал новую мишень. Но и отдых от дел, небольшая передышка, вакуум, в котором зависла Фирма, перезарядка патрона. Пока не грянул нужный выстрел.
В наушниках мягкая музыка, и пальцы поглаживали подлокотник, ожидая мягкую встречу шасси с асфальтом, качку и взрыв заурядных аплодисментов. О, как они не правы! Нужно хлопать тогда, когда финал оставил пустоту внутри, сорвав все, что было в вас человеческого, а не тогда, когда жизнь продолжается. Но что они понимали?
Ему нужно было сойти, поблагодарить таможенников за красивый красочный штамп в новом паспорте на мистера Адама Ворта, пройти все эти утомительные процедуры, чтобы улыбнуться при встрече взглядом с полковником, ожидающим его, томившимся с остальными встречающими. Джим смахнул несуществующую пылинку с пыльника, шагая грузно в военных ботинках и неся за спиной рюкзак. Орагн в наушниках завывал вместе со скрипкой, исполняя дуэтом некоторую часть произведений Баха, а он улыбался, ступая ближе к полковнику.
Ему нужно было заехать в магазин, купить новые костюмы, иначе он не сможет. Они уносили ноги из Лондона, наслаждаясь своим огненным шоу агонии населения, но все же Джим опасался братьев Холмс, что могли испортить удовольствие от грандиозного финала в их опере. Верхнее до всегда было за Мориарти.
- Я хочу по магазинам, Бастиан, - он посмотрел вверх, подойдя вплотную, улыбаясь. - Надеюсь, ты все подготовил. И нужно будет нанести визит мистеру Томасу Янссену. Еще не так уж поздно. Да и полет прошел великолепно.
Мориарти перехватил рюкзак удобнее, устраиваю лямку на плече, а второй схватил Морана под руку, вытягивая его из здания аэропорта.

- Вот это мне и не нравится, Бастиан, - закинув рюкзак на заднее сидение, Джим пристегнул ремень безопасности и посмотрел в окно.
Если он правильно все рассчитал, а он, конечно, ошибался довольно редко в своей жизни, то через двадцать минут они будут в Амстердаме, где, конечно, можно будет сходить в магазин за костюмом. Идти в том, что сейчас надето на субтильное тело консультирующего злодея, к Янссену было совершенно невозможно. Джеймс всегда предпочитал хороший костюм, который бы только подчеркивал серьезность его намерений. Джим с ним полностью был согласен в этом. Играть нужно было по всем правилам. С музыкой, танцами и кровью.
Джим уже давно не получал новостей из Европы. Фирма разрослась за последние годы, а увлекшись состязанием с мистером Холмсом, Джим как-то пропустил тот момент, когда что-то пошло не так. Янссен перестал выходить на связь, а также высылать деньги от своего бизнеса. Это было плохо. За это кто-то должен ответить. Желательно медленно, громко, с чувством, толком, с расстановкой. И желательно с обилием подробностей между криками.
- Как думаешь, этот самый герр ожидает нас в гости? - Джим задумчиво протянул, все еще разглядывая пейзаж, проплывающий за окном. - Или он уже забыл о нас и нашел себе нового хозяина?
Джим знал, что такое вполне могло случиться. Но тогда Янссену никто не позавидует. Легко можно найти нового человека, который будет со всем рвением работать на Фирму. Амстердам был лакомым кусочком. В этом городе можно разворачиваться со всем размахом, наркотики и шлюхи, подпольные казино и много чего еще, что приносит доход от толпы туристов, вечно прибывающих в Нидерланды в поисках кофешопов и острых ощущений. Уже давно эта страна в глазах населения планеты славилась отнюдь не тюльпанами и мельницами. Доход был хорошим, стабильным, но источник иссяк. Фантастический долбоебизм по мнению Мориарти. Если кто-то связался с Фирмой, то это навсегда. Разве они это не понимают? О, эти заурядные маленькие мошенники, пытающиеся думать, что можно обмануть Мориарти. Ха!

Рассмеявшись на колкую фразу, Джим подошел ближе и потрепал своего грозного снайпера по щеке. Он чувствовал, как Моран злиться. Совсем чуть-чуть, но под кожей у полковника жило недоверие. И это нужно было отодвинуть дальше, ведь совсем убрать не получиться. Он уже знает, видел, как Мориарти готов спустить курок, чтобы вытрясти свои гениальные мозги на крышу или пол, неважно. Он готов, в то время как Моран нет. И нужно усыпить бдительность сторожевого волкодава, заняться Фирмой, чей фундамент расшатывался с каждым мелким кирпичиком, падающим с фасада. Его детище готово упасть, погрести под собой создателя. А это было чревато.
- Найдешь меня, грозный дровосек, - послав воздушный поцелуй и подмигнув, Джим вальяжной походкой направился к магазинам, в чьих витринах красовались роскошные костюмы.
Еще на заре всей этой жизни, когда Джеймс Мориарти впервые прохаживался по улицам Лондона, они решили, что костюм - это стильно. По одежде встречают, даже если ты криминальный элемент. И теперь они стали второй кожей, визитной карточкой, его обличием для немногих, кто удостаивался встречи с консультирующим злодеем.
Три года назад Амстердам стал местом, где встречались интересы двух эксцентричных преступников. Когда сфера влияния стала расширяться, Джим решил, что Нидерланды, находящиеся как раз между Германией и Англией, вполне отличная граница, чтобы наконец указать место одному зарвавшемуся типу. И сейчас эту позицию нужно было удержать, смазать механизм, открутить шестеренки с загнутыми зубцами и запустить по новой. Амстердам был нужен как никогда.
За мыслями Джим выбирал то, что должно подойти случаю. Что-то особенное, вдохновляющее. Что-то, что первее его взгляда сможет сказать о цели визита. И он нашел. Темно-красный костюм, сидящий великолепно. Подчеркивающий его худобу, оттеняющий его бледность. Идеально для веселого города.
Он помнил эти улицы. Дело было изящным, тонким. Они справились с задачей, устранив для клиента несколько неряшливых шероховатостей с помощью краденной информации и пары пуль, а потом взвесили всю прелесть наживы, позволив Фирме распространиться на Европу. Небольшая страна, свободно торгующая наркотиками. Это была воистину интересная мысль, чтобы наложить свои маленькие ладошки на кормушку, настроить своих ветряных мельниц. И пустить в оборот улицу красных фонарей.
Дыша воздухом свободной Голландии, Джим улыбался. Он уже переоделся в костюм и оправлял черную ленту галстука, выйдя к машине, предчувствуя сегодняшний вечер. Ему даже не хотелось портить его мыслями о Шерлоке Холмсе, что получал в подарок от слишком непостоянного Джима свободу. Мориарти запер в чулан эти мысли, освободив свой чердак.
- Тебе нравится? - завидев Морана, Джим повернулся вокруг себя, показывая свой наряд во всем блеске. - Пора бы навестить потерянных детишек.

- Какой изысканный комплимент, Бастиан, - брезгливо поджав губы, Джим снова поправил виндзорский узел, бережно поддерживающий его тонкую шею. - Как и весь ты. Посмотрим насколько затянется наш милый разговор.
От вида исчезающего хот-дога во рту Джим только поморщился, но все же пристроил свою утонченную задницу на переднее сидение, задумчиво приглаживая волосы. Он ненавидел, когда волосы были растрепанны. Джим должен быть безукоризнено безупречным.
Он помнил все эти дороги, хотя время уже успело споткнуться несколько раз на быстро сменяющемся круге. Этот асфальт, бережно отмытый чистоплотными европейцами, стлался под шинами их автомобиля, пока Джим погружался в себя, меланхолично подергивая пальцами, ищущими клавиши от компьютера.
Астердам, официальная столица нижних земель, казался вырезанным из газеты. Все эти улицы и здания, плоские и картонные, но красочные и пряничные. Запах воды от канала, прошивающего город водами, и чересчур отфильтрованный смог. Слишком либеральная страна, бельмо и гордость всей Европы. Власть пеклась о народе. Прекрасная ширма для туристических проспектов. Все картинно-журнальное с яркими красками алого от фонарей и радужного от свободы. И густо поросший туристическими сорняками, смешиваясь в безумное порождение эклектики. Многолюдно. Обыденно. Гадство.
Две такие расхожие нации жили почти в одинаковых рамках условностей. Вот только жители Нидерландов успевали раздвинуть эти самые границы дозволенности, в то время как англичане упорно кутались с головой в те же самые условности и мораль. Одна монархия на двоих, но увы и тут свободная нация обошла островитян.
Джиму нравилась и не нравилась вся эта атмосфера. Город бурлил, как колба над спиртовкой, и весело проезжающие мимо велосипедисты, тренькающие своими звонками только добавляли в пункт не нравится. Но если разбирать по двум группам плюсы и минусы, то этот упорядоченный хаос только открывал дамбу, сдерживающую широкую бурную денежную реку, впадающую точно в карман Фирмы, от устья в грешном городе до истока в пороке паутины, оплевшей старинный Лондон.
Территория обильных излияний из самых недр человеческой натуры. Это казалось прозой жизни, самой сутью всего смысла, с которым люди обретались на этом свете. Все грехи, собранные и взращенные на благодатной почве, культивировались под надежной рукой консультирующего злодея.
Томас Янссен, как наместник императора, был поставлен во главу сектора. Но всегда и во всем есть свои минусы, неизбежно преследовавшие такие благодатные империи. Мошенники и куртизанки, наркодиллеры и букмейкеры. Все это было войском Мориарти, но без должного полководца источники иссякали. Таяла прибыль.
Джим сомневался, что у Янссена взыграла жадность. Хотя герр Томас определялся именно с этим ярлыком. Маленький человек, родившийся фризом, промышлял подпольными казино для любителей больших ставок. Он сам справился с конкуренцией. И сам согласился работать с Мориарти. Так какая причина отказа теперь? Они дали ему много больше три года назад, чем он имел до их знакомства. Но видимо инстинкт самосохранения был забыт также просто и быстро, как и ослеплял блеск золота и драгоценных камней. Янссен уже привык жить на широкую ногу, обутую в мягкую кожу замшевого ботинка.
Время убывало. С каждой милей они приближались к дому предателя, и Джим улыбался. В нем просыпалась жажда, щупальцами расходясь вдоль конечностей, заставляя слегка ерзать на сидении. Он улыбался, пока они подъезжали к нужному дому, сворачивали на дорожку возле гаража. Он знал, что Моран соскучился по работе в поле. Взрыв не то, что любил натренированный организм отставного военного. И их милый разговор с представителем вида тупо сапиенса вполне приведет по дороге из красного кирпича.
Джим любил наблюдать. Ведь боссы не марают руки. Только иногда, когда эта жажда растравливается в нем настолько, что унять ее можно только пролитием багрянца самолично. Но сегодня Джим будет только наблюдать за своим снайпером. И возможно он еще раз увидит афганский прием, так искусно и волшебно превращающий молчуна в поющую канарейку.
- Бастиан, мы как раз вовремя, - хмыкнув, Джим щелкнул пальцами и оскалился, видя как гаражная дверь приоткрывается, оголяя внутренности. Янссен стремился улизнуть.

- Не все ужинают дома, - Джим уронил эту фразу в воздух салона, будто мелкий камешек в спокойную стоящую воду, где-то в глубине захлого сборника. Отработанный душный воздух, давящий на виски и грудную клетку, заставляя пережиматься альвеолы.
Каждый день в Лондоне Моран сбегал из дома на Кондуит-стрит подальше от кулинарных изысков Хэлифакс, предпочитая тот же Старбакс, где дрянной салат был значительно лучше любого блюда, разложенного на тарелках в кухне дома десять. Хэлифакс без основательно завладела инструментарием и плитой, считая себя шеф-поваром от бога, и Джим не разубеждал ее, бессловесно навешивая на ее грудь мишленовские звезды. Ведь кто-кто, а мистер Мориарти питался исключительно знаниями и опытами, доводя себя до полнейшего голода, и тогда любое блюдо, даже подошва в тесте, кажется восхитительно волшебным.
Также замечание о домашнем ужине напомнило Джиму еще и о его потугах, когда все системы в его голове давали сбой, и Джим брался за лопатку, словно за скипетр, и дуршлаг-державу, пытаясь организовать свои полка-овощи в стройные ряды на дне сковородок и кастрюль. Но все, что он мог чаще всего - это сжигать все к чертовой матери, задумываясь о эксперименте на верхнем этаже или новой теоритической проблеме математических расчетов. Он мог бы готовить хорошо, возможно стал бы лучшим, но, увы, внимание рассеивалось, путешествуя от кухни в иные сферы, а порой и миры. А вот Моран, сволочь такая, был хорош. По военному точен, скор и съедобен. Жаль, что Хэлифакс оценивала его попытки занять дислокацию, как пытки с последующей экзекуцией ее желудка. Мориарти безмятежно пропускал мимо ушей их беснование.
Джим наблюдал, как Моран вышел из машины, медленно и неотвратимо надвигаясь на паникующего (это было слышно по резкости оборванного сигнала) Янссена. Томас явно не ожидал визитеров в такое неурочное время, собираясь на очередную вылазку в город. Он же чертов европеец. Джим не стал нагнетать обстановку, посылая ему открытку с подробным планом действий Фирмы, если кто-то решает уйти из их системы.
Джим вздохнул и улыбнулся, наблюдая за Мораном. Когда-то он сделал чертовски правильный выбор, пригласив полковника составить ему компанию еще в начале пути. Приручить зверя, дать ему цель, чтобы просто потом собирать щепки в свою корзинку, пока Себастьян расчищал те пути, что вели к самой вершине. Джиму нравилось, как полковник работал. Нравилось наблюдать, давать задачи, чтобы это лицо, спокойное, оказывалось последним, что увидят люди, мешающие Мориарти. Точнее предпоследнее. Джим был тщеславным ублюдком в такие моменты, наклоняясь над жертвами и улыбаясь от уха до уха, пока в них таят искры жизни.
И сейчас он повертел головой медленно, разминая мышцы шеи, зная, что полковник уже почти подготовил авансцену для милого спектакля "Фирма решает проблему». Мистер Мориарти смахнул невидимую пылинку с алого плеча и, наконец, соизволил выйти из машины, слегка прихлопывая дверь и оглядываясь по сторонам. Никто не покушался на их маленькое шоу в обозримом будущем. Люди разбрелись по домам, вкушать яства и семейную идиллию.
Джим, насвистывая незатейливый мотивчик, приблизился к гаражу, аккуратно заглянул, наклонившись, и только потом перешагнул через незримый порог. Его руки, убранные в карманы брюк, и посвистывание создавали вид беззаботного человека, которого можно спокойно встретить на набережной канала в центре города или же на площади, наслаждающегося прогулкой. Но никак не в доме криминального элемента с низким содержанием инстинкта самосохранения в крови. Джим бы не согласился, но ему и не нужно. Просто мистер Мориарти предвкушал исключительно прекрасное «священнодействие» в ближайшем будущем.
Из гаража он беспрепятственно направился в дом, вслушиваясь в голос Морана. Он оглядывал стены, увешанные картинами и стильными фотографиями, а также всю эту кремобразную текстуру, из которой состоял этот дом. Бежевые и кремовые цвета нейтральными мазками по стенам. Деревянная мебель, скорее всего дорогая и прочная, и как образчик тонкого вкуса ценителя - рога над камином. Гребанные оленьи рога, купленные скорее всего в магазине под щебетание продавщицы о претензии на искусство. Но больше всего Мориарти привлек отблеск из дальней комнаты - лакированная крышка рояля.
- Печально, Томас. Как это все печально, - трагичным голосом Джим разорвал пуповину внимания между Мораном и посаженном на стул Янссеном. - Ты же понимаешь, что так делать нельзя. Это так невежливо, Томас. Ты же культурный человек. И ты знал, чем это обернется для тебя, мой дорогой.
Джим хмыкнул, прокатился с мыска на пятку, опуская и покачивая головой. Его все это действительно огорчало. И страх, перекрестивший лицо предателя, только увеличивал желание услышать ответы на свои вопросы. Огорчала ситуация, когда что-то шло определенно не так, как он планировал. Снова и снова Джим Мориарти сталкивался с проблемами, но эту можно решить. За этим они и приехали.
Джим посмотрел на Морана, возвышающегося неприступной скалой над маленьким хрупким человеком, утопающем в страхе, и подмигнул ему. А потом отвернулся, оглядывая гостиную в поисках. Стул нашелся рядом со столом в зоне столовой.
- Томас, я всего лишь хочу поговорить с тобой, - Джим прошел к стулу и захватив его за спинку, вернулся к нужной инсталляции, под отзвук царапания ножками по паркету. - Всего лишь ответы, Томас. Это не такое большое дело. И полковник просто проследит, чтобы ты не умолкал. Правда, Себастьян? Но вернемся к вопросам.
Джим поставил стул, оставляя небольшое пространство между предателем и собой. Усевшись, словно опустил пятую точку на новый трон, закинул ногу на ногу и наклонился почти к самому лицу Янссена.
- Томас, все что я хочу знать, а ты уже догадался, малыш, правда? Почему и кто, Томас. Почему и кто.
Последние слова повисли в воздухе, буквально выплюнутые в лицо Янссена. И радужку глаз Мориарти пожрал темный зрачок, заставляя почувствовать еще больший страх.

Некоторые каналы в ночное время показывают исключительные передачи. Когда-то ради забавы и непреодолимой скуки Джим разнообразил свою жизнь просмотром милого шоу. То ли сто смертей, то ли тысяча, неважно. Название никогда не имело значение. Только смысл. Веселая передача показывала хит-парад самых глупых смертей. И это даже уже не удивляло. Джим знал о том, что человеческая глупость и обыденность - это одно и то же. По существу все обыкновенные люди идиоты. И это подтверждалось каждый гребанный раз.
Вот и сейчас он смотрел на Янссена. Но продажного мудливого Янссена, что согласился когда-то быть представителем Фирмы. Согласился, подписав контракт чуть ли не кровью. Конечно, он знал о последствиях. Иначе не боялся бы настолько сильно, что липкие пятна пота образовались в самых средне-статистических местах, окольцевав подмышечные впадины и грудь. Пот стекал по вискам, выступил над верхней губой. И тянуло от него этим кисловатым запахом, сдобренным дорогим и слишком приевшимся одеколоном.
Джим поморщился, тут же откидываясь на спинку стула. Он склонил голову, вслушиваясь в хрипловатый голос Янссена, щурясь от сдерживаемого бешенства. Ошибка за ошибкой. Почему некоторые так до конца и не понимают, что связавшись с Фирмой нет иного пути? Джим создал организацию, где никто никогда не уходит. Только если вас вынесут из этого механизма, вдарив убойной дозой свинца. Выбив из ряда.
Неуважение. Несерьезность. Еще столько же «не» подряд в графе «Томас Янссен» вырисовывалось в мозге, пока Джим качал головой.
- Когда я делаю предложение, его никогда не отклоняют, - тихий спокойный голос Мориарти был тем самым, при котором озноб заползает за шиворот от легких интонаций, сыпется злобными мурашками, ощетинивая волоски по всему телу. -  Я тебя покупаю. Тебя всего целиком. Со всеми потрохами и несбыточными надеждами на другую жизнь. Гнилого и продажного, Томас.
Джим поднялся со стула и вальяжно перетек за спину Янссена, кладя ладони на его плечи, нагибаясь к самому уху, продолжая говорить почти шепотом. Зловещим шепотом пограничного состояния между явью и безумством.
- Знаешь, иногда я почти не понимаю, как в мире могут жить вот такие вот муравьишки. Обычные маленькие люди, которых так просто взять и прихлопнуть. Я дал тебе шанс стать кем-то. Быть кем-то, Томас. Дал тебе столько возможностей, но ты похерил все это. Ради чего? Ради своей жалкой жизни? Ты не смог справится с маленькой проблемкой? Бедный Томас, а может ты просто захотел еще лучшей жизни? Но ты же знаешь, что маленькое ничтожество, вроде тебя, не может встать выше, чем я. Зачем пытаться?
Джим массировал плечи слишком мягко, проговаривая на ухо все эти слова почти ласково с видом блаженной невинности, что добавляло контраста в поистине масштабном значении. Но Янссен скупо молчал, вздрагивая. Он был слишком гордым, чтобы открыть рот и выставить свой страх на всеобщее обозрение. Ведь его голос мог так конкретно дать петуха.
Джим замолчал, выпрямившись и посмотрев на Морана. Между ними пролегла та самая рабочая атмосфера, давящая на мышцу-насос. Он чувствовал, как вибрируют клетки в теле, с каждым толчком насыщаясь кислородом. Чувствовал каждый мускул, напряженный в теле Морана. Будто полковник стал его орудием, и палец Джима на спусковом крючке. Снова. И если бы можно было продлить это чувство…
Он любил ощущение, когда обоюдное молчание взамен обыденной неловкости наполнялось затаенным смыслом. Работа сидела на стуле и не скулила. Тишина заполнялась только размеренным дыханием представителей Фирмы и частыми вдохами-выдохами герра Янссена. Экс-сотрудника с пока еще целыми пальцами.
Блеснувший в руках Морана секатор заставил Джима оскалится.
Если бы кто-то очень смелый спросил бы у Джима Мориарти, что ему нравится больше всего в работе, то тот бы ответил, нацепив мечтательное выражение на лицо, что, дескать, больше всего ему нравится процесс. Процесс придумывания плана. Гениального плана идеального преступления. «И все?» удивился бы интервьюир. Но Джим бы не разочаровал читателей газет, чьи сказки он любит, о нет! Он бы продолжил список, составляя по номерам свой личный хит-парад плюсов работы консультирующим преступником. Джим бы расписывал, что когда его план исполняется, он становится уже неинтересным. Но порой любая импровизация дает именно тот процент и градус адреналина, что нужен для полноценного существования организма Джима. Импровизация в рамках задания, перед поставленной целью. Когда все еще четкий приказ, но иная вариация с последующей кульминацией нужного содержания… Почему бы и нет?
Ему нравится смотреть, как работает Моран. Нравится видеть эту сосредоточенность в прорезавших лоб морщинах, в сжатых губах и блеске глаз, когда полковник методично режет, шинкует, душит, топит… Делает так, чтобы преград больше не было. Не было бы тех, кто мешает Джиму Мориарти просто дышать провонявшим тупостью воздухом Лондона. Когда палец на курке нажимает, отправляя пулю точно в яблочко в центре мишени, и чьи-то глаза закатываются навсегда. Будто Джим на расстоянии ухватил чье-то сердце, сжав, а точнее выжав из него жизнь. Вытряс чью-то душонку из пустой оболочки.
Моран всегда работает споро. Когда нужно - медленно, когда нет - стремительно. Четкость формулировок, размеренность действий. Мориарти еще ни разу не пожалел, что когда-то забросил полковника в тюрьму с последующим приговором работы на него.
Джим кивнул, закрыв глаза и вздохнув еще чистый воздух, насыщая свои легкие. Через пару мгновений в этом доме появятся первые капли крови, и пары сырого железа пропитают все. Джим сложил руки за спиной и покачнулся с пятки на носок, напевая под нос что-то очень игривое.
  - У меня все еще только один вопрос. Кто, Томас? - растягивая гласные, он смотрел в глаза Себастьяна. - Ты расскажешь мне. Ты сам все расскажешь папочке. И он тебя накажет. Причина и следствие, мой милый Томас. Проступок требует кары.
Улыбаясь, Джим пропел слова, прокатывая их мягко на языке, озвучивая все, что будет. А потом он развернулся и направился к роялю, вслушиваясь в возню на заднем плане. Он прошел через комнату, оставляя сцену, чтобы дополнить ее нужным элементом. Сев за инструмент, Джим открыл крышку и его гибкие пальцы легли на клавиши. Белые и черные.
На стуле примотанный Янссен, наверняка, уже лишился первой фаланги. Наверняка, это был мизинец.
Пальцы Мориарти погладили клавиши, слегка нажимая. Первая нота, аккорд, и музыка полилась, заглушая причитания. Его пальцы порхали, впечатывая клавиши, играя одно из произведений Вагнера. Оно явно угадывалось, так как стало очень знаковым после падения третьего рейха. Танго смерти, что играли часто при казнях в концентрационных лагерях.
- Кто, Томас? - Джим, крикнул, сквозь музыку, уверенный, что Моран работает в том же ритме, что и обычно. А значит пока экс-сотрудник не должен истечь кровью.

Инструмент натужно отзывался на ласку, поскуливая и вибрируя струнным рядом. Натяжение было слабым, что давало огрехи в звучании нотного стана, по которому путешествовал разум консультирующего преступника. Джим Мориарти играл, отдаваясь этому всем своим существом, морщась от полутонов и неловких бемолей, когда черная клавиша попадалась под быстрое нажатие, а педаль уводила ногу вниз.
Джим с самого детства ненавидел такие выкрутасы музыкальных ошибок. Его домашнее пианино всегда настраивалось самым надежным методом: битьем по пальцам и вызывания настройщика. Ему было слишком мало лет, чтобы родители пустили ребенка к внутренностям старинного инструмента, доставшегося в наследство от материной прабабки, очень премерзкой особы к слову. Канделябры, встроенные в древесную панель, только усиливали нелюбовь к такому виду пыток. Ему всегда хотелось покрутить все, что внутри создавало звук. И однажды он-таки добрался до этого. Однажды все стало можно маленькому мальчику, легко избавившемуся от надоедливой родительской опеки.
Все их время в Амстердаме сейчас напоминало этот некачественный инструмент. Джим Мориарти появился на пороге Янссена, чтобы подкрутить этот самый клавишно-молоточковый механизм, давший сбой в самый неподходящий момент. И сейчас под музыку бессменного Вагнера Джим пытался услышать самый важный ответ. Его внутренний слух, наработанный за столько лет построения Фирмы, мог уловить эти интервалы, схожие с терцией, но дающие не то. Не так!
Если в настройке пианино нужно использовать 442 Гц, а иногда выше, то в настройке работы Фирмы приходится использовать иную частоту. Частоту смены руководства в странах через устранение неугодных, пока не найдется тот самый человек, что станет самым преданным из преданных. Всех искушает система удаленного доступа, пока глава восседает на троне где-то в районе Ла-Манша. За ним, точнее.
Настройщик выстраивает темперацию в так называемой «зоне темперации» — в пределах одной октавы от «ля» малой до «ля» первой октавы, а затем уже в других регистрах.
Джим Мориарти наблюдал за Мораном, что с упоением истинного палача избавлял Янссена от лишних частей тела, по его сугубо взгляду на это самое тело. И резкий всхлип поверженного и сломленного предателя стал тем самым камертоном, начавшим отмеривать ритм.
Мабузе. Это прозвучало, окрашивая бежевую комнату в ярко-алые тона. Кровь обагрила и пропитала кремовый ковер, блеснула на паркете, усеянным фалангами пальцев. И Джим резко оборвал музыку.
Мабузе. Ненависть зашкалила внутри, забурлила ядовитой смесью, пытаясь пробраться в легкие, заполнить их магматической жидкостью и вытечь вместе с воздухом, пропитанным отравой. Отравой внутренней клокочащей ярости.
Мабузе. Этот выскочка, плагиатор и щенок, ставший небольшой проблемой, что как снежный ком увеличивалась в неумолимой прогрессии математической точности. Точности со вкусом немецкой желчи.
- Томас, - обманчиво ласковое звучание, вибрирующее на кончике языка и губ. - Ведь мог же и раньше, и остался бы с большим количеством пальцев, правда, Себастьян?
Джим медленно встал, обойдя инструмент, и направился к сцене, театрально покачивая головой, но безмятежно улыбаясь.
Он смотрел на Морана, готового сорваться по одному движению руки или щелчку пальцев, смотрел, впитывая в себя эту атмосферу казни нерадивого сотрудника. Впитывал в себя напряжение и расслабление мышц в теле своей карающей длани. Он был готов сжать всю Европу в своем кулаке, чтобы просто посмотреть, как пляшет мелкий народец под гнетом Вагнера в их маленьком мире.
Моран отвечал. Между ними снова и снова проглядывала эта струна, натянутая много лет назад, скручивающая их в один клубок, и готовая прорезать их вместе, если неровный шаг партнера приведет к гибели империи. К их гибели.
Самый преданный, готовый за большие деньги пойти дальше, чем можно представить. Ведь если Мориарти отыщет вход в ад, то прихватит и полковника, чтобы не было скучно тому на земном свете.
- Твоя кровь не такая ценная субстанция, Томас. И Мабузе это вероятно знал. Ты станешь тем, кем и являешься. Маленькой лабораторной мышкой, выпущенной в сток. Тебе хватит этого, мой милый Томас. Мне даже не надо выжигать на тебе клеймо. Ты сам себе это сделал. Я просто прослежу, чтобы это здесь, в городе свободы и греха, знал каждый. Кто предал однажды, тот сделает это снова. Продажный и гнилой, Томас. Это теперь все, что ты есть. И да, пальцы тебе тоже не понадобятся. Зачем? Тебе теперь только падать.
Мориарти улыбался, подойдя ближе и не взглянув на Янссена. Он подошел к полковнику, закрыл глаза и блаженно вдохнул, откидывая голову. Воздух был их. Пропитанный железом, мелкими молекулами гемоглобина. Сырой и тягостный, он наполнял все существо, заставляя звенеть натянутой тетивой.
Открыв глаза, Джим все еще улыбался.
- Пойдем, - он качнул головой, прошептав почти только губами.
Ему хватит этой сцены. У него уже достаточно пищи для размышлений. Ему нужно только немного времени и спокойствия. И сегодня можно было бы отложить дела, чтобы взять небольшой пит-стоп на дозаправку.
- Как думаешь, он нажмет кнопочки на телефоне носом? - весело рассмеявшись от представившейся картины, Джим легко перепрыгнул через порог в гараже и чуть ли не вприпрыжку отправился к машине. Он казался теннисным мячиком, скачащим от выброса адреналина в кровь, но внутри все еще билась легкая нервная дрожь, стучащая по ребрам и позвоночнику азбуков Морзе имя противника.
Как было проще, пока в его мире был только один враг. Достойный и уже вероятно без пяти минут арестованный мистер Холмс. Но нет! Кому-то нужны теже лавры. Кому-то не дает покоя репутация на мировой криминальной арене. Кого-то стоит проучить.
- Моран, - обернувшись уже возле машины, Джим нахмурился. - Нам предстоит задержатся. Нужно заехать к нам на почту. И в банк. А после … После можно куда-нибудь. Выберешь сам.
Джим открыл дверь и сел в салон, потирая виски. Думать-думать-думать. Нужно больше информации. Нужно больше времени.