Когда кто-то встает на пути у Джима Мориарти, то уже невозможно представить этого человека в живых. Но тогда Джиму было довольно мало лет, чтобы сразу отплатить профессору Стэнту той же монетой. Ему было мало лет, другая фамилия и несравненый опыт нахождения в стенах клиник и школы не давали ему развернуть мощь, которой тогда еще не было.
Зато есть сейчас.
Джим Мориарти всегда не любил чужие успехи. Особенно, если эти успехи его, но подписаны они совершенно другой рукой и другими чернилами. И за это Стент должен был поплатиться не столько своей кровью, сколько кровью близких.
Профессор не один раз доставал из шляпы кролика Джима, и тот послушно решал теоремы и задания, не зная, что все это очередной штрих к репутации ученного мужа Невила Стэнта. Не знал, пока не увидел собственными глазами вырезки газет. Пока жена Стэнта не стала восхвалять его на очередном присвоении неположенного звания.
Джим был зол. Джим был в бешенстве. Джим был заперт в клинике и существовал в совершенно альтернативном мире, когда профессор Стент прокладывал свои пути наверх.
Месть сладка. Месть очень сладка, когда набрав свою силу, обрушиваешься на тех, кто забрал у тебя часть жизни. Джим мог бы сам стоять на трибуне и защищать свои выкладки. Он мог написать кучу диссертаций. Книг, подобно «Динамики астероида», трактатов и трудов. Но вместо этого он с каждым годом набирался мудрости. Он становился ближе с каждым годом к Джеймсу Мориарти.
Сэр Невил Эйри Стэнт.
Первое имя, значащееся в списке врагов Джима Мориарти. Его нужно было сокрушить. Ударить медленно, уничтожить как самую крошечную блоху на шерсти ирландского волкодава. Джим стал кулаком, задавившим эту гадину. И это история, о которой можно слагать легенды о гении Джима.
Когда все закончиться, он будет праздновать. Но сейчас прошла только одна фаза. Стэнт оказался в психушке, куда с такой методичностью засовывал самого Джима. Да, психика тонкое дело, но (на минуточку, Джим знал всегда, что психопат) все же профессору не стоило подтверждать слухи о ненормальности милого ботаника. И своем скептицизме.
И вот теперь воздух в Лондоне стал чуть чище. Даже не взирая на смог от машин, коптящих небосвод своими выхлопами, или на углекислый газ, что выдыхали люди, занимающие столько места в этом городе, Джим считал, что стало чуть чище. Потому что на окна палаты поставлены решетки-фильтры, а руки, вечно гладящие вихрастую макушку Джима-ученика, спеленаты смирительной рубашкой. Тронулся умом. Кажется эту фразу любил повторять профессор. Он совсем тронулся умом, но такой умный мальчик. Ха.
Кондуит-стрит, 10. Если не ищешь специально, то не найдешь юного гения, складывающего в копилку опыта и работы все новые и новые преступления. Этот адрес прочно связан с обрделем на нижни этажах, а никак не с преступной деятельностью иного рода.
Только недавно они начали заниматься бизнесом на полную катушку. Несколько банд исчезло с лица лондонского дна, будто вывели несколько фурункулов чисто хирургическим способ, а теперь уже в лаборатории, любовно обставленной самим Джимом, трудился не покладая своих рук юный Бобби, снова и снова пытающийся готовить новые виды старых рецептов. Наркотики всегда служили человечеству кроличьей норой. Так почему бы не дать всем этим Алисам шагнуть в Зазеркалье? За валюту, конечно. Иначе игра не стоила свеч.
Сейчас Джим сам выключил горелку и прислушался к шуму. Хэлифакс не впечатлилась их планом, хотя он и не рассказывал ей всего. Точнее женщина вообще ничего не знала, только крошка Дейзи рассказала куда пропала на несколько дней. И чем там занималась. Рассказала прежде, чем пропала с концами, нахлебавшись воды в Темзе. Все-таки топить котят увлекательное занятие.
Хэлифакс лишилась послушной девочки, зарабатывающей для Фирмы много денег. Смазливая мордашка и совершенно никаких табу. Что может быть более любимо клиентурой?
Но все же мелкая пешка в этой игре пала, так и не став королевой или слоном за шахматной доской. И это нервировало Хэлифакс. Свои претензии высказать Джиму никто не осмелился бы, хотя и возраст что Морана, что Хэлифакс зашкаливал для того, чтобы сотворить негоднику «темную». Но кто посмеет? Он - глава. И оба это знали. Он - босс. И они его оба с потрохами, выкупленные шармом и деньгами.
Джим прислушался. Все было тихо. Значит женщина прекратила истерику. Он поморщился, вспоминая как упоительно гремела посуда, встречая на своем пути пол и полковника. Его небольшой план сработал. Хэлифакс «ушла» от Морана.
Один к одному. Мило.
Всего-то и нужно было направить ее в нужное русло, чуть скорректировать, поведение и желания. Хэлифакс с того самого дня, как обратилась за помощью в уничтожении мужа, стала любимой глиной в руках Мориарти. Любимой, но еще не единственной. Если Хэлифакс можно было направить в нужную сторону, то полковника нельзя было воздействовать так топорно. Отнюдь. Вокруг него приходилось нарезать круги, как вокруг хищника. Хотя он им и являлся. И Джим все время норовил посмотреть на реакцию, провоцируя оскалить клыки и оттяпать протянутую руку.
Провокации шли гладко. Реакция стабильная. Значит пришло время завершить этот эксперимент, чтобы начать другой.
Ему нужна была вся преданность этого зверя, на которую тот способен. Но сейчас полковника двигала только жажда наживы и опасности. Сейчас он был не до конца его. И это нужно было изменить. Привязать крепко и навсегда. Заклеймить свою личную собственность, но так, чтобы Моран не очухался.
Джим спустился вниз, аккуратно и тихо, вслушиваясь в тиканье часов и электрическое брюзжание ламп, поскрипывание половиц на лестнице и ритмичному звону металла.
Как и рассчитывал Мориарти, Себастьян был занят самым обычным для него занятием в таком состоянии. Натиранием своих рабочих инструментов, на которые не поскупился Джим. Правда, ему пришлось потратить больше, чем позволило одно дело с тем самым убийством некоего лорда, что оттяпал приличный кусок имущества у другого. (Ох уж эти распри между аристократами.)
Он остановился на пороге, рассматривая плечи и спину, пока не увидел тянущуюся руку к трости. Подарок сэра Руфуса. (Сентиментальность аристократов также была умилительна, как и их распри.)
Моран поражал своей скоростью. Глаз на затылке у него не было, но вот рецепторы ощутили чужое присутствие, как будто хрустнула ветка за деревом. Что ж, Мориарти только оскалился, довольно ловко скользнув в одно мгновение к Морану и положив руки на плечи, что всегда будили в нем темные желания. Хотелось вгрызаться в них, чтобы потекла кровь тонкими струйками, оставить свои следы вместе с теми шрамами, что уже есть на этой коже.
Наушники еще перекачивали байты громкой музыки, но Моран не шелохнулся, вероятно узнавая узкие ладони и цепкие пальцы.
Поиграем, полковник? Как насчет босс слишком много себе позволяет? Или попробуй сосчитаться кости у хрупкого подростка?
- Сильно занят? - чуть поведя носом так, чтобы один наушник вывалился из уха, Джим промурлыкал это, готовясь к витку гнева от подчиненного. Сложно-подчиненного, но не сломленного до конца.
- Может найдешь пару минут для меня, Бастиан?
Пока он говорил, ладони и пальцы исследовали напряженные мышцы, а язык чуть скользнул по коже ушной раковины, оставляя влажный след.

Реакция не заставила себя долго ждать. Джим не успел даже насладиться моментом, как взвился Моран. Его лицо, перекошенное и красное, почти вплотную приблизилось, а трость стянула горло. Гладкое древко, отполированное пальцами. Дерево слишком горячее, а металлический набалдашник где-то на периферии зрения.
Он всегда знал, еще с того первого поиска подходящих кандидатур, что у Себастьяна есть этот грешок. Есть эта грань невозврата, за которую он падает. Падает всем своим существом, и тогда скорость притяжения неприятностей к аппетитным крепким задним округлостям полковника только возрастает, приближаясь к самой высокой цифре - скорости света.
Горизонт событий прошлого и горизонт событий будущего. Джим Мориарти уже давно стал этим самым горизонтом событий для бравого офицера Душегуба. Видимая граница проходила тут, дом 10 по Кондуит-стрит. Гравитационный радиус для всех частиц полковника, приближающегося к черной дыре с постоянной скоростью. Ничего необычного, просто выбор.
Сейчас Джим пытался сглотнуть под гнетом веса Морана и трости, давящей на кадык. Улыбаясь, искажая свои бескровные губы в бесчеловечно-задорной ухмылке. Ситуация одновременно и забавляла довольно неуклюже, и возбуждала своей новизной. Новый опыт в стенах родной лаборатории, что могло быть лучше для несостоявшегося профессора?
Полковник Моран вероятно даже сам не осознает себя в эти секунды. Дорогие секунды, когда время для него сжимается, а действия происходят будто сами собой. Но нет, это все делает он сам в обычное время, просто сознание меркнет. Кровавая пелена, так говорят?
Сколько раз она приводила рефлекс в действие? Или желание, что жило под самой кожей, загнанное, будто занозы или иголки под ногти. Когда нарывает, гной образуется под мягкой корочкой, и после только царапнуть неровную «крышку» фурункула, как зловонный потечет свободно и легко.
Лечение. Джим был для него своего рода лечением. Разве нет? Он хочет быстрее посмотреть на налившиеся кровью глаза Морана, распухающие и вздувшиеся вены на шее, руки, гнущие чьи-то кости. Это же такая прекрасная картина. Потеря контроля над телом и духом. Ярость и гнев возведенные в абсолют. Страсть и порочность, как своды в этом храме, над самым апсидой с алтарем. Перекрытия можно было перечислять вечность, но этой самой вечности у Джима не было. Все, чем обладал его сотрудник, находило отклик в душе психопата. И это нужно было залакировать. И чтобы черенки пустили корни глубоко внутрь. Если все будет также идти в гору, как и сейчас, то преданность полковника еще сыграет свою роль во всех театральных постановках юного гения.
Джим дышит медленно, улыбается черно и абсолютно спокойно воспринимает гнев Морана, впитывая своей кожей, считывая взмахом ресниц. Ожидание реакции на свои действия только подтверждают правоту ученного, верно? Он на правильном пути. Нужно приложить чуть больше усилий.
Мориарти почти морщиться, когда Моран отходит от него, сумев совладать с яростью, раздирающей его изнутри. Больше давления. Нужно больше давления.
Он выдыхает длинно, склоняет голову и смотрит исподлобья, а губы расчерчивает безмятежная улыбка. И все это будто наложение двух изображений-кадров друг на друга. Раздвоение гримасы.
- А что мне может быть нужно, Бастиан? - тихий голос, но интонация дрожит и резонирует. - Что тебе сказать, полковник? Разве ты сам не знаешь, что мне нужно? Но если ты знаешь, то как мы поступим? Сколько вопросов, мой дорогой полковник, правда? Ты сумеешь ответить хоть на один правильно?
Голос колеблется будто пламя свечи, снижается, крадется по комнате, обволакивая Себастьяна, все еще сжимающего трость. Давай-давай, тебе же хочется.
- Бастиан, - зовет эхом, плавно продвигаясь в его сторону. - Тебе же хочется меня ударить. Хочется, я знаю. Это жжет, да? Чешутся кулаки. Так чего ты ждешь? Приглашения? Официального? Ударь меня, давай. Давай, полковник. Или Огастес плохо тебя воспитывал?
Выкрикнув это жадно и быстро, Джим не выдержал и дернулся в сторону Морана, пытаясь вырвать из него этот самый самоконтроль. Сейчас не время было ему гнездиться в этой груди, в этих руках. Выпусти на волю, Моран. Отпусти себя.
Он всадил свои острые ногти прямо в плечи, проезжаясь ими и кусая кожу, потакая своему желанию. Это должно было сработать. Боль, нападение, организм военного должен среагировать. Должен включить автономный режим.

Джим получает удары. Один, два. И с каждым вздохом он чувствует, как боль сворачивается под ребрами, как тонкие трещины пробежали по костям, и теперь мелкие зазубрины на разошедшихся кусочках скребут его внутренности, задевают нервы. Боль скользит по ним, выбивает воздух из легких. Боль дарит подтверждение своими теориям. Боль дарит удовольствие.
Джим Мориарти давно уже про себя все знал. Он еще с детства изучает вселенную через свой организм, находя точки соприкосновения с космосом и теорией физических законов. Он находит отклики всех трудов, что ученые нагромоздили за столько лет изучения. И теперь он точно знает, что и как работает в мире.
С молодых лет он знает свой диагноз. Сколько раз он слышал и читал свою историю болезни. Он знает, чем является для остальных. Но ярлыки не делают предмет тем, что написано на нем. Плутон тоже изначально был планетой. А что теперь?
Он - психопат. Допустим. Возьмем это за аксиому, чтобы не пытаться доказать очевидный факт. Джим Мориарти - психопат. Но так ли это? Вдруг во всей вселенной он самый здравый, а все остальные просто построили такую систему психологии, при которой нормальное считает патологией и наоборот. Скепсис всегда ведет ученого вдоль дороги истины.
Джим Мориарти уверен, что он не такой как все. И через это знание он познавал все в этом мире. Познавал радости и поражения опытным путем. Он достигал результатов. Он шел в тому, чтобы однажды в гостиной купленного на свои деньги дома смотреть на полковника и провоцировать того на еще один удар. Или что хуже.
Джим знает, что Моран никогда не подвергал сомнению все сущее. Он не задумывался о том, что живет внутри него. Просто поддавался порыву, а после сомневался и не помнил. И теперь это выходило. Джим радостно раскрывал Морану глаза на существо, что было полковником. Монстр, что жаждал крови. И Джим готов был заплатить своей кровью за этот ритуал.
Джим любит боль. Насколько может ее любить человек, не знающий этого чувства, но читающий о нем несколько ужасных книг. Одна сплошная теория. Но он любит боль. Он же психопат. Не стоит забывать об этом, так? Джим Мориарти - психопат. И любит боль.
Когда трость ломает ребро, Джим улыбается. Никакая слабость человеческого тела не дает ему стереть эту широкую ужасную отвратительную ухмылку с его лица, наполненную жаждой и темной стороной пагубной страсти. Он падает на пол. Тело протестует. Тело слабо. Джим ликует. Джим сильнее. Его исследовательский интерес и научное любопытство держат его в сознании. Ему нужно завершить эту так называемую инициацию. Ему нужно привязать, заклеймить Себастьяна Морана, чтобы тот не смог даже помыслить об уходе или непослушании. Ему нужен преданный полковник, но не настолько, чтобы не был самостоятельным. Не сломать, нет. Просто добавить гибкости в определенной пропорции.
Джим улыбается, когда ладони и пальцы Морана ложатся удобно на его тонкую шею. Количество воздуха стремительно сокращается, и организм кричит, что к боли добавляется еще и гипоксия. Организм слаб. Он борется за жизнь. Джим смеется.
Его глаза закатываются, но он булькает слюной и смеется, потому что вот оно. Момент истины. Он кое-как открывает глаза, смотрит в искаженное лицо Морана, пытаясь глотнуть воздух, чтоб были силы дотянутся. Пальцы проскальзывают к ремню нависшего Себастьяна, увлеченного своим гневом и яростью, попыткой убить босса, что дают сильный и очевидный эффект.
Джим умен. Джим опасен. Разве Моран не знал об этом? Знал, конечно. И теперь пальцы Джима собирают информацию о новом (но для Джима очевидном) факте. И возможно полковник с этим не согласится. Но Джим запустил пальцы в область ширинки, чтобы обхватить через белье крепкий член Морана.
Воздух почти кончился. И Моран от души мнет хрупкую шею консультирующего злодея. Синяки останутся надолго. Джим почти уплывает сознанием в бездну. Хватка пальцев становится судорожной. Член в его пальцах наливается сильнее.