По своей природе Фирма всегда была интернациональным, мультикультурным предприятием. Разнообразности, пестрости и политкорректности сделок внутри и снаружи детища Мориарти могли позавидовать такие корпорации, как "Гугл", "Яху", "Проктор энд Гэмбл" и прочие подобные гиганты. Это не значило, конечно же, что верхушка Фирмы и отдельные индивиды не имели свои взгляды на представителей различных народностей и криминальную политику различных национальностей.
Вот, например, общая ненависть Себастьяна к багетному народцу, то бишь французишкам, только подпитывалась от попыток Джима сотрудничать с ними, и просто трижды подпитывалась она от ведения дел с бандой Вампиров. Столько дешевой бутафории и бессмысленных театральных представлений в духе "Дракулы" с Белой Лугоши не использовала буквально ни одна группировка, известная Морану, и, что самое смешное, он не мог припомнить даже секты, которые настолько озабочены дешевым символизмом прямиком из старого кино про кровососов и книг Энн Райс. Вампиры походили на сборище унылых готических подростков, беспрестанно грызущихся за власть в "тусовке", и не могли придерживаться из-за частой смены лидеров (посмертной, конечно же), хоть сколько-нибудь вменяемого курса. Абсолютно ненадежные ребята. Но даже с этим можно было бы жить, если бы не еще одна особенность готических хоррор-романов: виновником обычно оказывается не тот, у кого длиннее клыки, а самый красивый и хитрый "корсет" на деревне (на катакомбах, в случае Вампиров). Последние пару лет в тренде была некая мадмуазель Ирма Вап.На самом деле очень много лет, но Ирме хватало разумности не выпячивать свою грудь (во всех смыслах) слишком очевидно.
Себастьян мог отдать женщине должное: серая кардиналица была почти похожа на Джима - знала, что делает, с кем, а главное - зачем, и какие у этого будт последствия. Ее умение держаться, даже несмотря на подчеркнутую мальчуковость, будоражили воображение Морана вместо того, чтобы возносить ее на один уровень с мужчинами (о нет, это работает только с лягушатниками, видимо) - по реакции Джима он безошибично определял, когда в дело идут женские штучки, даже если не мог определить сам. Потому что Мориарти это неистово раздражало.
Конечно, Джим начал злопыхать еще раньше - как можно было забыть о встрече с неуловимой соловушкой мисс Адлер, совершенно неумеющей чувствовать тонкости между ироничной случайной встречей и запланированным ходом, а также не имеющей чувства такта. Не все у Мораирти идет гладко, вопреки расхожему мнению - иначе не было бы их здесь, в Европе, когда с родины приходят нерадужные вести, что их, мягко говоря, наебали, сыграв на жадности и тщеславии, - но не дай бог кому-то попробовать указать на это Джиму или случайно попасть пальцем в прореху в плане!..
Минус эффективного и быстрого наказания был, правда, в том, что сначала Джиму, чтобы приступить к своему ответному удару, нужно было... "схлопнуться в себя", скажем так. И методы этого "схлопывания" Моран не одобрял ввиду отягчающих последствий. У него не было сегодня ни желания, ни настроения на то, чтобы: а) искать для босса дозу какой-нибудь дряни; б) следить за тем, как тот ширяется, потом предается ментальному падению до состояния мерзкой массы; в) не спать несколько дней, присматривая за этим пиздецом, не говоря уже о том, что завтра их ждал самолет.
Все эти мысли кружились по кромке сознания у Себастьяна в голове с момента, как они выбрались из катакомб в центре Парижа недалеко от пафосного отеля, где поселились, пока они шли пешком до нужного здания. Все сегодняшние женские неприятности уж тем более никак не увязывались с предыдущими европейскими днями, где Моран неплохо провел время в компании девочек умелости различного свойства, доверчиво поделившихся парой секретов. Вероятно, в какой-то момент мысли перемешались с настойчивыми мыслями о грядующих перспективах, что Себастьян сам в итоге не помнил, в какой момент он попросил у Джима остановиться и забежал в небольшой, пафосный торговый центр в поисках "вонючей лавочки" весьма известного бренда.
Уже в номере почти не имеющий веса белый, "пустой" пакет показался ему бессмыслицей, конечно.
"План настолько идиотский, что может сработать..."
Он ничего не ответил на первый призыв Мориарти, только внимательно изучил взгядом болезненно-прямые, напряженные плечи и общую потерянность фигуры. Несколько нитей контроля порвались и кажется в этот раз действительно больно щелкнули кукловода по пальцам. И Джим не может просто взять и выбросить это из головы. Ситуация прошла, процесс продолжал "висеть" в процессоре.
Моран без суеты, но поспешно избавился от галстука и пиджака, не особо заботясь о том, чтобы шмотки не помялись, и, скинув ботинки, исчез в ванной комнате, где по его звонку персонал включил воду, и теперь огромная, на четырех человек, джакузи была почти наполнена за то время, что они добирались до отеля. Он распотрошил пахучее содержимое своей покупки, не читая надписи и инструкции на упаковках, просто покидав голубые шары с изображением комет в джакузи.
"Господи, ну и хрень!"
Он поморщился, усмехнувшись. Пахло, как в парфюмерном, в который его таскала сначала Хэлифакс, а потом и Мориарти.
Мышцы у Джима каменные от напряжения и он весь словно вибрировал от смеси злости и ощущения неудачи, хоть они и сделали все, что запланировали и получили все, что хотели. На пробу он пару раз сжал пальцы на плечах гения, но тот так поежился, словно у него была температура и его попытались растереть.
- Я здесь, - он невольно заговорил тихо и низко, словно боялся сорвать неаккуратно пробку. - У нас есть кое-что, что тебя расслабит, пойдем.
В такие минуты Мориарти превращался в смесь несговорчивого ребенка и бомбы ("Японенок-камикадзе"), но в этом тоже была своя прелесть - детей было легче подкупить такой херней, какую притащил сегодня в номер Моран.
Не составило труда завести Джима в ванну, чтобы дать ознакомиться с альтернативой гидроморфонового вечера.

Моран был готов к скепсису - он сам не особо верил, что какая-то бабская чушь про "маленькие радости для себя и тела" (у него были свои взгляды на эти самые маленькие радости, что уж там) и прочий груминг могут заменить приличной тяжести наркотик. Но то, что иногда Джим бывал бабой, а пидорасом редкостным был столько, сколько Моран вообще его знает, весьма обнадеживало. Конечно, Джим уже раскусил его интенции, и что Себастьян просто не хотел сейчас возиться с любимой боссом наркотой, но в плюс ему шло то, что бомбочки для ванны он захватил по дороге - Мориарти же так нравилась предусмотрительность и умение работать мозгом в индивидах...
Джим замолчал, стоило ему переступить порог, но скепсис исходил от него настолько осязаемыми флюидами, что особо крупные экземпляры могли бы и сбить с ног. Но Себастьян был не робкого десятка и героически встречал грудью те, которые исходили со стороны спины гения. Он воспользовался тем, что в таком состоянии (процесс, повисший в мозге, обычно тяжелее в три раза, чем если бы он выполнялся корректно) Джим просто залипает, "повисает", как этот самый компьютер, и становится очень мало восприимчив к действиям в отношении себя. Или, по крайней мере, к действиям Морана. Себастьян привычными движениями избавлял своего босса от излишней в ванной одежды споро и незаметно, как делал это очень много раз, когда Мориарти был просто не в состоянии сделать это самостоятельно. Разве что сейчас был аккуратней.
Аромат парфюмерного равномерно рассеялся по впечатляющей ванне суперлюкса и даже перестал быть отвратным, превращаясь в приятно-дурманящий, похожий на бодрящий гель для душа. Запах создавал просто-таки не в меру интимную атмосферу, хотя, может быть, это потому, что Морану приходилось раздевать Джима, то и дело оглаживая кожу - сначала это была неибежность, а момент, когда он начал делать это специально, Себастьян упустил.
Реакция не заставила себя ждать. Джим отвис - и это был хороший признак. Еще более хорошим признаком было то, что он отвис, при этом не разбив зеркало и не бросившись на Морана с осколками. Вероятно, любитель астрофизики все же заглотил наживку из специфического "рисунка", который создали в воде бомбы, хотя и старался не подать виду, когда повернулся лицом к Себастьяну.
- Может быть и есть, - ответил он в манере самого Джима, любителя выдерживать загадку. - К тому же гидроморфона у нас нет и он вряд ли появится по мановению руки. Придется довольствоваться тем, что есть, - Себастьян издал смешок.
На самом деле ничего у него не было, но это вполне можно исправить по ходу дела - мозг Морана, в отличие от Джима, не впал во внезапную стагнацию от столкновения с нелогичным, но при этом парадоксально прагматичным и практичным миром женских интриг.
Какие-то доли секунды требуются барабанам однорукого бандита в голове Джима, чтобы раскрутиться и остановиться на совершенно отличной комбинации, совершенно не похожей на ищущего дозы наркомана. Как по щелчку тумблера, Мориарти внезапно становится игривым и возбужденным. Себастьяна уже давно не пугают такие перемены - он-то, в отличие от Шерлока, сразу понял, что имеет дело с психом, - и такая смена поведения кажется ему сейчас почему-то невероятно удовлетворительной.
С полуулыбкой он наблюдал за тем, как пальцы Джима теперь расправлялись с его собственной рубашкой, точно такой же дорогой, как та, что уже валялась на полу ванны. Если бы Моран забыл бы причины, почему они сейчас здесь, рядом с джакузи, полной лашевских бомбочек, то сцена была бы настолько нормальной, что это бы убийственно. По крайней мере, для всех тех устоев, которые сформировались в его жизни под чутким руководством Мориарти.
"Хвала Небесам, что это не так... И да, рту мелкого ублюдка заодно."
Иногда Джим походил на маленькую пиявку, от которой невозможно избавиться, а иногда и не хотелось, что бесило вдвойне. Он словно почувствовал, что Моран хотел бы бросить его прямо так, как есть в джакузи, к лашу и звездам, и срулить, и потому просто не дал Себастьяну возможности это сделать, переводя "привод" на член. У него не должно бы получаться так просто - у Джима не было ни соблазнительного третьего, ни аппетитных изгибов... Но зато у него был талант и... и то, о чем Себастьян не хотел сейчас думать, чтобы не испортить себе настроение обратно.
Эрекция образовалась словно сама собой, словно и не было за спиной сорока лет топтания земли.
- Три секунды до выхода в открытый космос - отсчет пошел.
Выпутавшись из снятых Джимом брюк и белья, с этой веселой фразой, словно они играли в дурацкую детскую игру в космонавтов, он подхватил легкого Мориарти на руки, делая шаг сначала на возвышение, на котором находилась джакузи, а затем шагая в горячую, слегка дымящуяся воду, с плюхом избавляясь от груза.
- Хьюстон, прием, мы вышли на орбиту.
Он сам погрузился в восхитительно воняющую воду и с трудом подавил первое ощущение расплыться к чертям. Горячая вода обволакивала так, что не хотелось шевелиться, и обличала накопившуюся за последние дни усталость (даже в отпуске...). Поясницу обдавало снопом пузырей, и такие же пузыри шевелили раскинувшуюся перед глазами галактику на темном фоне подкрашенной воды.
"Ладно, может быть мой скепсис был опрометчивым..."
С прикрытыми глазами он нашарил рядом Джима, чтобы убедиться, что тот жив, не захлебнулся или не хочет все-таки его убить. Призрак ощущения от засоса уже смылся из памяти водой, но стояк никуда не делся.

Так посмотришь - два взрослых мужика, а занимаются непойми какой херью. Хотя нет, какой из Джима взрослый мужик? Разве что несколько часов в неделю опционально от количества дел. В своем возрасте Мориарти был так же текуч, как и во многих других вещах - поле, предпочтениях, линии поведения, - хоть Себастьяну и казалось, что чаще всего на его голову выпадал капризный подросток с высокмерием размером с секвойю. Сейчас он был игрив, почти как ребенок - даже толика беззащитности перед планом Морана имелась, но ни один из них никогда не позволял себе забывать полностью.
Что бы ни происходило, и где бы они ни были, они всегда помнили, что это игра двух хищников. Тигры, львы, волки, прочие опасные твари - все в удачные деньки играются под весенним солнышком или ясным зимним днем в снегу. Но все это лишь способ сбросить энергию и упражнять навыки, пока зверь не охотится. Всего лишь способ не давать себе чувствовать себя слишком сытым. Сейчас - это игривый удар мягкой лапой, одно неверное движение - и среди шерсти появляются смертоносные когти в несколько дюймов.
Тем не менее Себастьян доволен, что тело живо и реагирует, двигается, не теряет контакта с разумом владельца. Ему никогда не нравились бездвижные, порабощенные опиатами тела. Ему никогда не нравилось, когда под гидроморфоном Джим прекращал болтать и на пару часов превращался в бревно, созерцающее зыбкий мир на внутренней поверхности собственных век. Может быть, это из-за того, что пару раз ему казалось, что Мориарти все-таки преставился, и что изможденный организм просто не вынес последнюю дозу, нырнул так глубоко, что не смог выплыть из этого виртуального бассейна. А это было мерзко. Сама мысль, что после всего того, что они провернули, Джим мог подохнуть вот так, от наркоты, как конченный кайфонавт из трущоб, была мерзкой. Себастьяну просто не хотелось так просто расставаться со ставшей такой близкой его сердцу привилегией, как удавить сучонка собственными руками когда-нибудь, когда вся эта подпольнолондонская суета перестанет иметь смысл и приносить выгоду.
"Тогда. А сейчас?"
А нихрена сейчас не изменилось. За исключением того, что сучка-реальность доказала Морану, как это хуево - остаться человеком, после того, как стал киллером.
Вода плещется приятным звуком, когда Джим двигается, забирается на него, и когда руки Себастьяна сами ложатся на привычный изгиб спины, и звук аккуратно сначала раздвигает мысли Морана, а затем и вовсе уносит их далеко за переферию сознания. Он чувствовал, насколько Джим измотан, насколько в этот раз неудачи выплеснулись наружу  - это ожидаемо, у них была настоящая черная полоса, а гении, как известно, к таким вещам чувствительны. Вот только собственное желание, навострившееся еще больше от прикосновений, было совершенно глухо к чужим провалам (да и к его собственным провалам тоже - скорее было поводом для, как и почти все остальное) и игнорировало редкую внезапность: даже после маленьких ролевых игр и прочих прелюдий у Джима Мориарти неожиданно не особо и стояло.
Себастьян редко когда видел Джима потерянным, чаще всего - во время истерик, но это лишь отсутствие контроля. Сейчас он ощущал другую потерянность, что-то навроде того, что он видел на войне. Ты видишь и знаешь, что тебе нужно, чтобы жить, чтобы было лучше, но не можешь. А иногда даже не имеешь возможности пытаться. Обдумываешь день за днем побег из плена, но тебе давно отрезали ноги. Знаешь, что должен найти воду, но здесь ты впервые, и не знаешь, как это сделать - такого не рассказывали в Лондоне.
Вот только они же в космосе - здесь нормально теряться.
"И то, что происходит в космосе - остается в космосе."
- Орбитальная станция "Тигр" принимает ваш запрос на стыковку. Порт два. Разрешаю выполнять, - Себастьян улыбнулся и фыркнул, глядя прямо в глаза Мориарти, внимательные и убийственно нейтральные, подстать интонациям голоса.
"Так не должно быть," - настойчиво билась в голове мысль в ответ на эту непривычную экспрессию.
Он с сожалением оторвал усталую спину от благодатного потока массирующих пузырьков, чтобы почти без усилий встать вместе с Джимом в руках и усадить того на бортик джакузи. Наверняка того слегка отрезвила холодная эмаль и ледяная полированная плитка пандуса, в который была вмонтирована конструкция, обжигающая зад. Это Морану только на руку - он уже придумал, как выглядит его "сделай что-нибудь".
Он совсем не дока в отсосах - как-то не тот опыт он обычно получал в жизни, но Джим имеет привычку даже здесь расширять горизонты. Себастьяну могло это не нравится, он мог ругаться, мог мстить, быть жестоким, насиловать - что угодно, - но все это всегда было опосля, когда уже нельзя было развидеть увиденное.
Сейчас он не думал, когда это было последний раз. но и Джиму в глаза пока не смотрел, прикасаясь губами по привычке уверенно к почти мягкой головке, неспешно вбирая в себя немного, так же размеренно, как пузырилась джакузи. Из-за всей этой парфюмерии он не чувствовал ни своего запаха, ни запаха Мориарти - непривычное ощущение, как и все происходящее. Как и то, что он не чувствовал в себе никакого сопротивления, а оно преследовало его постоянно, даже если было очень слабым. Как будто он постоянно стоял рядом с распределительным электроблоком, но электричество вырубилось, пропал характерный электрический шум, и он остался в оглушающей, но комфортной тишине.
Моран раздвинул руками бедра Джима сильнее, прежде чем на пробу несколько раз пройтись плотно сжатыми губами по головке и стволу, и только после поднял, наконец, взгляд вверх.